Мальтийский апельсин - Страница 28

Шубин быстро зашел в квартиру и прикрыл за собой дверь. Как мог, на какой-то засов, который обнаружил. После чего окликнул хозяина по имени: «Юлий?!» И снова тишина.

Он знал, он чувствовал, что Юлий Прудников мертв. Другое дело, он не знал, как объяснить это свое внутреннее чувство, свою уверенность в том, что трагедия, разыгравшаяся в Бобровке, должна логически отозваться в этих прогнивших, выкрашенных в обманчиво спокойный бежевый цвет стенах. Прудников. Кто такой этот Прудников? И почему сюда, к нему домой, сегодня пришел именно он, Игорь Шубин, а не Женя Жукова? Словно визит к Валентину Нечаеву изначально представлялся ему самым простым из предстоящих встреч со свидетелями, в то время как к Прудникову он решил поехать сам.

Юлий лежал на постели мертвый. Судя по небольшому количеству кровавой пены на серых распухших губах, смерть наступила вследствие отравления. Отравился сам или его отравили? На полу возле дивана – пятна рвотных кровянистых масс. Ни на столе, ни в маленькой кухне Шубин не нашел ни одного бокала, стакана, чашки или рюмки, в которых оставалась бы влага. Напрашивался вывод, что Прудникова, скорее всего, убили, дали ему выпить что-то, что содержало в себе яд, после этого положили на диван с тем расчетом, чтобы его труп невозможно было увидеть из окна. А посуду, из которой пил убитый, забрали с собой, чтобы не оставлять улик.

Игорю понадобился почти час, чтобы тщательнейшим образом обследовать всю квартиру. Книги, записи в тетрадях свидетельствовали о том, что Юлий Прудников был творческой личностью, писал стихи, а также пытался изложить свои мысли в затейливой, сложной для восприятия прозе. Даже человеку, далекому от поэзии, после первых прочитанных строк становилось многое понятным: Юлик был геем. Он слагал свои стихи об однополой любви, посвящая их конкретным Александрам, Владимирам и Евгениям. Стихи были полны глубоких и сильных чувств, в них сквозил неприкрытый и какой-то отчаянный эротизм.

Вещи в шкафу Юлика были сложены аккуратно, как если бы их складывала женщина. На плите оставался еще теплым суп, что свидетельствовало о том, что Юлика убили не так давно. Не мог же он подогреть его после смерти, как не мог греть его и сам убийца. Хотя почему бы ему не подкрепиться после тяжелой и опасной работы?

Игорь вдруг бросился к двери. Ну да, конечно, как же он сразу не заметил, что дверь была не заперта? Просто убийца, выходя из квартиры, захлопнул ее на старый, с коротким «язычком», английский замок, который легко поддался от сильного рывка.

Юлик, возможно, сам впустил этого человека в дом. Он мог быть знаком с ним, а мог видеть его в первый раз. Так ли уж редко люди открывают двери незнакомым людям?

Причин убивать гея было достаточно уже потому, что и причин для убийства обыкновенного человека, не отягощенного непохожестью на других, тоже всегда хватает. Он мог просто кому-то помешать. Юлика могли убить из ревности. Один из любовников или партнеров. Юлик, как могла бы подсказать Лера Тарвид, мог оказаться свидетелем преступления. Юлик мог задолжать кому-то крупную сумму денег или что-то украсть у кого-то, кто теперь вот решил отомстить, отравив его. Кто может знать, какой жизнью жил этот красивый молодой человек, посвятивший свою жизнь чувственным удовольствиям и сомнительному творчеству? Кажется, он нигде не работал.

Игорь нашел ключ от двери – он лежал на кухонном столе рядом с пачкой печенья. Сейчас, когда после убийства прошло совсем немного времени, он должен был до приезда милиции опросить соседей. Но опросить осторожно, не раскрывая истинной причины своего любопытства. Он не должен никому пока говорить о смерти Прудникова.

Он запер квартиру и постучался в соседнюю дверь, такую же старую, обитую ссохшимся дерматином и выкрашенную поверх толстым слоем рыжей краски. Ему долго не открывали, а когда открыли, он понял, что только потеряет время, пытаясь услышать что-то вразумительное от этого опустившегося существа, пропахшего мочой и дешевым куревом.

Скелет со словно приклеенными к лысому черепу свалявшимися волосами, со слезящимися глазами, с красными, воспаленными веками, с мокрыми подвижными губами, в желтой рубахе и вытертых добела джинсах. Отвратительный спившийся тип, потенциальная жертва нечистых на руку агентов по недвижимости.

– Здравствуйте, – протянул Шубин, не зная, как и разговаривать-то с таким человеком. А вдруг он – бывший профессор физики или какой-нибудь писатель или поэт, ждущий от человечества сочувствия или доброго слова, а не презрения, которое готово было проступить на лице Шубина. – Я к соседу вашему, стучусь вот давно, а он не открывает, хотя должен быть дома. Может, ушел куда или, наоборот, к нему кто приходил?

– К соседу, значит, – прогнусавил сосед, и мокрые губы его задвигались, показывая пугающе пустой, беззубый рот. – Не знаю я, где мой сосед, да и знать его не хочу, чертово отродье! То баб привечает, то мужиков, урод, извращенец! Когда денег ни попрошу, никогда у него нет, а сам недавно машину купил, «Волгу» старую, спрашивается, на какие деньги?

– К нему никто сегодня не приходил? Вы никого не видели?

– Сегодня с утра у него аж три бабы было, да все шикарные, богатые барышни, все в золоте. Не знаю, чего уж они там у него делают, но зайдут на пять минут и сразу же обратно. Сдается мне, что они ему деньги платят, но вот за что, ума не приложу. Я бы и сам что угодно для этих кукол сделал, лишь бы мне заплатили, но убей меня, не пойму что…

Шубин подумал о том, что «барышни», о которых говорил сосед, приходили к Прудникову, скорее всего, затем, чтобы лично договориться, когда и куда он будет их сопровождать, может, даже одежду для него приносили, чтобы он выглядел соответственно. А заодно и платили ему – давали аванс. Но целых три?!